Слово в день памяти священномученика Владимира (Богоявленского), митрополита Киевского и Галицкого

(25 января/7 февраля)

Я во всякое время готов отдать свою жизнь за Церковь Христову и за веру православную, чтобы не дать врагам ее посмеяться над нею. Я до конца буду страдать, чтобы сохранить Православие в России там, где оно началось.
Священномученик Владимир (Богоявленский)

Во имя Отца и Сына и Святого Духа!
Дорогие во Христе братья и сестры!
Более тысячелетия тому назад святой равноапостольный великий князь Владимир Киевский просветил Святым Крещением свою родную землю – Русь. В конце предгрозового XIX века Креститель Руси был избран в Небесные покровители смиренному иноку, в миру называвшемуся Василием Богоявленским. Этому застенчивому и робкому монаху суждено было возглавить древнюю Киевскую митрополию и отдать жизнь за сохранение Православия в России, там, где оно началось.
В 1918 году, когда весть о злодейском убийстве святителя Владимира потрясла участников Собора Русской Церкви, протоиерей Иоанн Восторгов (которому вскоре тоже предстояло восприять мученический венец) вопрошал: За что он убит? Что и кому он сделал? Какою борьбою и кого раздражил? Где тайна его страдальческой жизни – жизни русского архиерея, о которой так часто говорят с завистью как о покойной и приятной, где тайна и его мученической смерти?..
Теперь, через 80 лет после славной кончины святого Киевского митрополита, попытаемся же ответить на эти вопросы, заданные по горячим следам события, при смутных известиях об обстоятельствах убиения архипастыря-мученика.
Василий Богоявленский в юности и не помышлял об ангельском иноческом образе, тем более – о сане митрополита. Он казался себе обыкновеннейшим из смертных. Ему виделись простые, дозволенные Богом земные радости: любящая жена, дети, добрый семейный очаг. Все это даровал ему Господь, но ненадолго.
В 1886 году молодого священника Василия постигло тяжелое личное горе – скончалась его любимая супруга, вскоре в мир иной отошел и их единственный ребенок. Это несчастье отец Василий пережил очень остро. (Видимо, с той поры на его лицо лег глубокий отпечаток какой-то скорби, оставшийся на всю жизнь.) Однако он нашел в себе достаточно христианского мужества, чтобы понять свою утрату как зов Промысла Божия и всецело посвятить себя служению Всевышнему. В том же году он принял монашеский постриг с именем Владимир – в честь великого князя, Крестителя Русской земли.
Церковь умеет обращать способности и таланты своих служителей на благо народа Божия. Священноначалие знало о пастырской ревностности отца Василия (он был благочинным храмов города Козлова), знало о его дарованиях (он окончил Киевскую Духовную академию со степенью кандидата богословия, а впоследствии был удостоен и степени доктора «царицы наук»). В иночестве его ждала не уединенная монастырская келлия, а служение Церкви в высоком сане святительском.
Уже на третий день после пострига священноинок Владимир (Богоявленский) был возведен в сан архимандрита и назначен настоятелем Свято-Троицкого Козловского монастыря, затем возглавлял знаменитую Новгородскую Антониеву обитель, а еще через два года был поставлен во епископа Старорусского, викария Новгородской епархии. Новгородцы запомнили его как просветителя: по его почину начались внебогослужебные беседы священников с паствой, которые обязано было проводить все духовенство.
Святитель Владимир ясно сознавал нужду в духовном просвещении народа, живущего среди умственных и чувственных соблазнов обезумевшей от гордыни «эпохи прогресса». В одном из своих поучений он говорил:
Миллионы людей еще не знают Бога, не знают имени Отца своего... Да и в среде христианского мира, которому Он открыл Свое Отеческое имя и который призван к Его прославлению, к чему направлена вся эта напряженная лихорадочная погоня за мудростью, счастьем и благами этой земли? Из каких побуждений делаются эти быстрые успехи во всех отраслях наук и искусств, в устроении внешнего благосостояния и удобств жизни? К чести и во славу кого все это совершается? Делается ли это в честь и во славу Того, Которому одному только принадлежит эта честь и от Которого происходит всякое «даяние благо и всяк дар совершенный?» Для того ли это совершается, чтобы прославлять Отца света, Его Отеческую любовь, святить Его имя? Или же это делается человеком для собственной чести, для своего собственного имени? И не говорят ли современные люди, как некогда говорили вавилоняне: «Построим себе город и башню, высотою до небес, и сделаем себе имя, прежде нежели рассеемся по лицу всей земли...» (Быт. 11, 4)?
Стремление оберечь людей от гордыни и злобы века сего, озарить их умы и сердца светом истины Христовой, возжечь в их душах ревность к святой вере – стало одной из главных задач архипастырского служения святителя Владимира.
В Самарской епархии, куда он в 1891 году был назначен на самостоятельную кафедру, епископа Владимира ждало еще одно служение – служение милосердия. Детство и юность его прошли среди простого народа: он родился в семье сельского священника Никифора Богоявленского (впоследствии, как и его великий сын, принявшего мученическую кончину от рук богоборцев). Будущий святитель сочувствовал нуждам крестьян, болел их болями, с состраданием (а отнюдь не с высокомерным презрением) относился к их невежеству. Когда Преосвященный Владимир прибыл в Самару, губернию поразили сразу два бедствия: эпидемия холеры и неурожай – и милосердный святитель сразу же поднялся на борьбу с бедой народной.
Угнетенные страхом невежественные люди стали распространять дикие слухи: будто бы врачи, присланные правительством для пресечения эпидемии, вместо этого заражают население холерой. Вспыхнули «холерные бунты». Святитель Владимир понимал, что мятежу невежественной массы должно противостоять не присылкой войск и пушек (как это делали ретивые чиновники), а христианским вразумлением. Архипастырь, выходя навстречу народу с крестом в руках, успокаивал бушующие толпы. Он безбоязненно служил молебны на городских площадях и в холерных бараках, совершал панихиды на холерных кладбищах. По его повелению духовенство повсюду стремилось рассеять нелепую вражду к врачам, распространить правильные сведения о средствах борьбы с эпидемией. И народ, доверяя своим духовным отцам, переставал верить злым невежественным сплетням о «врачах-убийцах». Мужество святителя Владимира, в уповании на Бога не страшившегося заразы, вселяло христианское мужество в сердца его паствы.
Так же скоро пришел он на помощь пострадавшим от неурожая: организовал сбор пожертвований, бесплатные столовые для голодающих, создал епархиальный комитет взаимопомощи, делавший все возможное, чтобы уменьшить размеры бедствия.
Об этих годах, проведенных в самоотверженном служении страждущим, святитель Владимир впоследствии вспоминал как о лучшем времени своей жизни.
Его ожидали назначения на знаменитые кафедры, самые высокие в русской церковной иерархии звания. Но для доброй и смиренной души святого Владимира эта честь была тягостна, ибо в центральных городах России он лицом к лицу столкнулся с темными силами, замышлявшими гибель Церкви и православного государства, и борьба с этим изощренным злом была несравненно более жестокой, чем противостояние людскому невежеству или стихийным бедствиям.
Подвиг любви к ближним, свершенный святителем Владимиром в Самаре, был отмечен возведением его в сан архиепископа и назначением на самую сложную из существовавших тогда в Российской Церкви кафедр: в 1892 году он становится Экзархом Грузии и шесть лет проводит в напряженных трудах на благо Православной Иверии – одного из земных уделов Божией Матери. Грузинская земля, много веков стенавшая под турецким игом, войдя в состав Российской Империи, медленно восстанавливала свое былое величие. Многие древние святыни оставались в запустении, различные неустройства и нестроения разъедали жизнь церковных общин, к этому добавлялась сложнейшая межнациональная обстановка на Кавказе. Святитель Владимир был в числе русских архиереев, деятельно помогавших грузинским братьям по вере возрождать славу священной Иверской земли. Его попечением поднялись из руин и вновь огласились звуками благоговейных молитв более ста древних грузинских храмов; его радением о духовном просвещении народа было открыто свыше трехсот церковноприходских школ, создана для воспитания новых поколений пастырей Духовная семинария в Кутаиси.
В 1898 году, по возведении в сан митрополита, святитель Владимир был назначен на одну из славнейших Российских кафедр – Московскую, в древнюю столицу, наполненную великими святынями и овеянную памятью о духоносных Первосвятителях Русской земли. Но Москва конца ХIХ – начала XX века являлась уже не хранительницей святорусского благочестия, а одним из главных очагов революционной чумы. И здесь святой митрополит неустанно трудился над просвещением – не только народа (устраивая общеобразовательные чтения для рабочих), но и тех, кто считал себя умнее других, а подчас и «просвещеннее» самой Христовой Церкви (по почину святителя Владимира были организованы публичные богословские чтения для интеллигенции).
Смиренный святитель скрывает свои добрые дела. Паства знает то, что невозможно спрятать: как митрополит Владимир устраивает богадельни, сиротские приюты, благотворительные общества, но лишь немногие близкие к нему люди случайно узнают о его тайных благодеяниях немощным, обездоленным, страждущим. Среди его духовных детей – наделенная добрым и любящим сердцем царственная подвижница, великая княгиня Елисавета Феодоровна, которой святитель Владимир помогает воплотить в жизнь ее дивный замысел: создать Марфо-Мариинскую обитель милосердия, в которой молитвенный подвиг сочетался бы с самоотверженным служением ближним.
Некоторые считали митрополита Владимира замкнутым, нелюдимым, недоступным для общения. Правдой видится то, что он не искал сближения ни с дворянством, ни с интеллигенцией, резко отзывался о доходившем до ереси «интеллигентском богоискательстве» и о «модных» революционных теориях. Но были у святого митрополита друзья и слушатели, среди которых он как бы раскрывался и расцветал, – это были дети.
Родным, близким сердцу святителя Владимира был завет Христов: если не покаетесь и не станете как дети, то не спасетесь. Не умом, а сердцем воспринимал он этот завет, обращая к пастве прочувствованные слова:
Мы не более как дети, припавшие к глубокому и широко текущему источнику, чтобы руками черпать из него воду и подносить к устам своим...
Чрез любовь Бога, которую Он явил миру в лице Христа, мы теперь знаем, что Бог есть любовь, что Отец Господа нашего Иисуса Христа есть и наш Отец...
Счастлив ты и благо тебе, если Его Дух дает свидетельство твоему духу, что ты действительно дитя Бога и можешь просить Его с детским настроением души!..
Есть целая огромная семья чад Божиих. Миллионы людей называют Его вместе с тобой Отцом своим, вместе с тобою молятся Ему и вместе с тобою нуждаются в Его Отеческом призрении, в Его ежедневном руководстве и попечении. Они – не чужие тебе. Они – близкие тебе, они – твои братья...
Только тот, кто имеет истинно детское сердце, для кого честь и слава Божия действительно выше всего, кто действительно любит Бога больше всего – только тот может обращаться к Богу со словами: Отче наш...
Сквозь все свое многотрудное и многоскорбное земное житие святой архипастырь пронес свою душу в детской чистоте и простоте. По-детски жалобно прозвучат его слова за полчаса до мученической кончины: Вот, они уже хотят расстрелять меня, вот, что они сделали со мной... В этом страшном мире святой Владимир сохранил верность и доверие к Небесному Отцу – и вошел в славу сынов Божиих. Недаром среди творений, которыми он обогатил святоотеческое наследие, такое большое место занимают поучения, обращенные к детям и юношеству.
С детьми святитель говорил как с равными, без сюсюканья и заискиваний, откровенно. (Педагоги знают, что только так можно завоевать детское доверие, но у святого Владимира такое обращение с юными слушателями шло от полноты любящего сердца, а не от научных теорий.) Он говорил им о важных, о важнейших вещах: о труде, о смерти, о спасении души и Вечной жизни. Лишь в общении с самыми младшими он прибегал к образу, притче. Как Сам Христос Спаситель порой учил младенчествующий разумом народ притчами, а потом изъяснял их значение в кругу Апостолов, так святитель Владимир при обращении к маленьким детям, подражая Божественному Учителю, слагает дивной красоты «Притчу о золотом орехе»:
В один из святочных вечеров стояла стайка детей перед елкой, на ветвях которой красовались золотые и серебряные орехи. Эти орехи особенно прельстили самого маленького мальчика, и он захотел непременно иметь их. Мать сказала, что эти орехи висят только для украшения дерева, а для еды они не годятся. Но мальчик с плачем возразил: «Я не хочу желтых орехов, я хочу золотые! О, как сладко должно быть ядро их». Тогда мать сказала: «Ну, пусть будет по-твоему», – и разделила натуральные желтые орехи между другими детьми, а ему дала золотые. Но когда он разгрыз их, оказалось, что они все были пустые, и его братья и сестры начали над ним смеяться. Мать сказала тогда: «Я ведь говорила тебе, что эти орехи не для еды, а только для вида, но ты не захотел меня послушать и вот теперь за свое своеволие и глупость и наказываешься.
Кто в праздник Рождества Христова думает только о земных подарках, а не о Спасителе, только о внешнем блеске, а не о внутреннем содержании, значении праздника, тот получает только ореховую, так сказать, скорлупу, в которой недостает самого лучшего. Но мы не будем, дети, забывать это лучшее; будем радоваться при земных дарах и утехах, но во сто крат больше о даре Небесном, о нашем Спасителе, о том Богомладенце, от Которого зависит наше счастье. Мы не имели бы никакой части в Небесном блаженстве, если бы для нашего спасения не родилось это Божественное Дитя. А такая радость сама собою вызывает смиренную благодарность к Богу.
С детьми постарше святой митрополит говорил уже прямо, без обиняков: об истинном смысле жизни, заключающемся в достижении Небесного Царства, о необходимых для этого христианских добродетелях, об опасностях, подстерегающих их на пути к Вселюбящему Богу. Он не делал никаких скидок на молодость, но требовательно призывал юных слушателей к пониманию и исполнению Божественных заповедей: Вы уже знаете Отца вашего Небесного; вы слышали о Его Единородном Сыне, нашем Спасителе и Господе; вы знаете уже, в чем состоит задача и назначение человека сначала здесь, на земле, а потом на Небе; знаете и тот путь, который ведет к счастью и благополучию земному и блаженству Небесному. Поистине, вы уже не неразумные дети, на вас смотрят, вас судят – и вправе судить и Бог, и люди.
В беседах с детьми святитель Владимир противопоставлял вечные сокровища духа фальшивым мирским ценностям и понятиям:
Благочестие – это далеко не то, чем хочет сделать его безбожный мир. Это не ханжество, не лицемерие, не пустосвятство, в которое он желал бы превратить его. Понимая его таким именно образом, нечестивый мир осыпает его своими насмешками и преследует своей ненавистью. Отсюда большей частью и происходит то, что молодые люди стыдятся благочестия и набожности, боясь прослыть через это темными и отсталыми людьми. Однако какое это глубокое заблуждение! Истинная набожность (есть, конечно, и ложная набожность, которая не имеет цены) есть черта высокая, достойная всякого уважения.
Набожность сообщает юноше и девице особую красоту, служит самым лучшим украшением их. Благочестивая юность подобна Ангелам, приносящим на алтарь благовонную жертву. Невинное, чистое сердце поднимается к Богу, чистые мысли наполняют душу, и пламя благоговения пылает на лице. Смиренная поступь, открытый и ясный взор – все говорит о такой красоте, о таком благородстве души, которые невольно привлекают к себе сочувствие окружающих.
Кто хоть раз видел истинно благочестивого юношу, невинную девицу в храме во время молитвы, тот при виде этой умилительной картины, наверное, чувствовал, почему с особым благоговением останавливается взор Отца Небесного на такой юной душе. Ничего не может быть более приятного, как молодость, проведенная в благочестии и страхе Божием. Благочестие облагораживает все существо человека, освящает все его мысли, все стремления и поступки, делает богоугодной всю его жизнь и привлекает на нее Божие благословение...
Если благочестие полезно и спасительно для всех людей вообще, то вдвойне, втройне полезно оно для юношеского возраста. Для юноши благочестие – это ледник, охлаждающий неумеренный пыл его страстей, оно есть его защита и оборона против нападений мира и диавола, благочестием подавляются в нем зародыши всех пороков, и наоборот, насаждаются и взращиваются семена всякой добродетели.
В эпоху, когда мирские науки и ученость сделались кумиром, когда возгордившийся немощный человеческий рассудок начал считать себя «мудрее» Премудрости Божией, когда самовлюбленная тварь объявила «отсталой» веру в своего Творца и Владыку всего мироздания, святитель Владимир, не отрицая пользы земных наук, призывал молодежь обогащаться знанием вечных Небесных истин:
Ты получил от Бога ум, пищей и насущным хлебом которого должна служить истина... И ты можешь, обозревая небо и землю, спрашивать и постигать умом своим, кто царствует на Небе, кто сотворил все это, кто привел все в порядок и управляет всем. И ты знаешь, что и ты сотворен невидимым Богом и от Него получил и жизнь, и дыхание, и все, что Он – Отец твой, Который для твоего спасения послал Своего Единородного Сына. И ты можешь понять свое Божественное происхождение и устремлять взор свой к бессмертной жизни и к твоему вечному Небесному наследию. Но этого мало. У тебя есть еще сердце, способное любить все бесконечно доброе и совершенное. У тебя есть чувство, способное радоваться и находить удовольствие в красоте предметов этого мира, есть прирожденное стремление поднимать взор свой из этой юдоли земной к высшему, духовному, Небесному и Божественному. Почему же и тебе, подобно отроку Иисусу, не стремиться к познанию Божественных предметов, почему и тебе не иметь интереса к занятию тем, что касается Бога, души и вечности? Ведь туда влечет тебя глубочайшее свойство твоей природы, высшая, благороднейшая, родственная Богу сторона твоего существа...
А ты, быть может, останешься холодным и равнодушным и тогда, когда преподаются самые высокие истины христианства и самые великие дела Любви Божией?! Если это действительно так, то недобрый это знак: это значит, что, несмотря на свою молодость, ты успел уже погрузиться в чувственность и себялюбие, для тебя уже не существует никакого интереса, кроме заботы о том, что тебе есть, что пить, во что бы понаряднее одеться, где провести повеселее время и чем бы отличиться и обратить на себя внимание людей. Увы, в таком случае ты поистине жалок и злополучен, беден и слеп. Если нет у тебя никакой жажды духовного просвещения и познания Божественных предметов, то ты слеп и беден духовно, хотя бы и воображал себя многознающим и просвещенным.
Священен долг послушания родителям – и об этом напоминал архипастырь своим юным слушателям. Но увы! Как много в тогдашней России было семейств (особенно интеллигентных), где родители, зараженные безбожным вольнодумством, прививали этот смертоносный яд собственным детям, готовя гибель их душам. Об этом знал святитель Владимир, и на примере Отрока Иисуса, ослушавшегося даже Пречистой Матери и праведного приемного отца ради пребывания в храме Божием, указывал, когда необходимо нарушать долг послушания земным родителям ради исполнения воли Отца Небесного:
Если бы и ваши родители из житейских побуждений захотели отвлечь вас от дома Божия, от посещений богослужения, от исповеди и причащения Святых Таин и вообще от исполнения нравственно-религиозных обязанностей и благочестивых упражнений – о, не забывайте тогда примера вашего Спасителя! Старайтесь и вы в таких обстоятельствах точно и свято исполнять волю Божию и вместе с Божественным Отроком говорить: «Неужели вы не знаете, что мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему?»
Обращаясь к юношеству, святой митрополит особое внимание уделял учащимся Духовной школы – будущим пастырям Церкви.
Хотя считается, что в Российской Империи существовала симфония между Церковью и государством, однако положение духовенства здесь было далеко не блестящим. Помимо того что поприще священнослужения считалось «непрестижной профессией», множество пастырей, особенно многодетных, влачили полунищее существование. Эта скудость из поколения в поколение охлаждала пастырскую ревностность, и многие воспитанники Духовных училищ трепетали от страха перед такой перспективой. Святитель Владимир видел, как в молодом поколении семинаристов материальные расчеты начинают преобладать над духовностью, и пытался возбудить в них священную ревность о деле Божием:
Вы скажете, что хлеб Церкви теперь стал черствым? Вероятно, иногда это бывает. Сухая корка не поддается молодым зубам. Но следует прежде всего подумать не о том, что можно взять от народа, а что вы сами ему можете дать. Народ беден, жизнь его разъедается пороками пьянства и разврата. Он блуждает в дебрях сектантства и раскола. Когда в народную среду вы внесете истинный свет христианского знания, тогда улучшится материальное положение народа и он сумеет вас отблагодарить. Нужно помнить, что материальное благоденствие пастыря – не самое главное в жизни. Служение пастыря само по себе безмерно высоко и имеет ценность в самом себе. Пастырь вносит свет в темную среду, пробуждает лучшие чувства, вносит в душу народа мир и спокойствие. Разве это не великое дело и разве это не может примирить человека с недостатками в жизни?
Святой архипастырь заботился о будущем Православной Руси, потому так часты, так настойчивы были его обращения к детям и молодежи. Тем юным, к кому он обращался, революция уготовала страшные судьбы: смерть в братоубийственной гражданской войне, изгнание из отечества или существование под пятой богоборческого большевицкого режима. Но ныне пусть звучит для нас вдохновенная молитва святителя Владимира: О Господи! Даруй нам благочестивое юношество и тем обнови лице земли.
Святая детскость души, застенчивость и робость митрополита Владимира сочетались в нем с бесстрашием, неколебимым мужеством, с которыми он восставал на защиту Церкви и народа Божия от лукавых соблазнителей. Уже без всякой застенчивости, как отважный воин Христов, выступал он против сил злобы, даже когда это зло бряцало оружием и угрожало ему смертью.
Святитель Владимир знал, в каком общественном слое ищут себе опоры богоборцы-революционеры, поэтому он объезжал московские фабрики и заводы, где предостерегал рабочих от льстивого и лживого соблазна социализма. А когда коварные посулы «социального рая на земле» все же воспламенили непросвещенные умы, когда в 1905 году на улицах Москвы воздвиглись баррикады и загремели выстрелы, когда многие сановники и чиновники впали в предательство или трусость, святой архипастырь бестрепетно шел к восставшим и пытался образумить заблудший народ, гневными словами клеймя поджигателей смуты, призывая к умиротворению и верности законному монарху. Современник свидетельствовал о нем: «Кроткий и смиренный, ничего для себя лично никогда не искавший, правдолюбивый и честный, Владыка Владимир привлек сердца церковной и патриотической России в дни всеобщего шатания и измены (1904–1905), когда немногие оставались верными долгу и присяге, твердыми в защите Православной Церкви... Да, на Владыку Владимира можно смело положиться, он ни в коем случае не обманет, не предаст, не изменит правде. Эти высокие свойства и характер души особенно ценны в годы шатания. Жемчуг ценен, потому что его редко находят».
Святитель Владимир был в числе тех немногих, кто ясно провидел грядущие ужасы революции и богоборчества, кто пытался остановить надвигающееся на Россию безумие, не заботясь о том, какие это может иметь последствия ни для его положения, ни для самой его жизни. Увы! В российском обществе уже слишком глубоко укоренились ростки того диавольского посева, который вскоре принес кровавый урожай – гибель миллионов и миллионов жизней и человеческих душ. Но в преддверии катастрофы этот воин Христов еще надеялся, что урок мятежа 1905 года будет понят, и звал себе на помощь соратников, чтобы вместе с ними противостать силам тьмы. В 1909 году в стенах Свято-Троицкой Сергиевой Лавры митрополит Владимир обратился к участникам I Всероссийского иноческого съезда с речью, в которой фактически потребовал от служителей находившейся в опасности Русской Церкви высочайшего подвига – подвига святости:
Были века, когда быть христианином значило то же, что быть святым. Были затем столетия, когда первый пыл религиозного воодушевления хотя у многих и остыл, но зато у многих других был еще настолько силен, что давал тысячи святых. Были, наконец, времена, когда количество святых весьма сокращалось, когда хотя и были мученики, но мученики уже не за Христа и Его истину, но мученики своих собственных похотей и страстей...
Что мы, братие, живем в один из таких веков, может ли кто не согласиться с этим? Правда, есть еще праведные и святые люди и в наше время, ибо Церковь никогда не может быть без праведников. Но, с другой стороны, если бросим общий взгляд на жизнь христиан, идущих по широкому пути греха и порока, то и мы вправе будем воскликнуть с псалмопевцем Давидом: «Спаси мя, Боже, яко оскуде преподобный, и истина умалися в человецех».
Причина, почему первые века христианства так богаты были святыми, есть вера христианская...
Этой верой святые одержали победу над ложными учениями, над прелестью и соблазнами мира. Этой верой победили они беспорядочные нечистые влечения своего сердца и искушения злого врага. Этой верой достигли они силы и мужества в перенесении скорбей и страданий. Вера даровала им то величие добродетелей и ту христианскую твердость, которые приводят нас в изумление. А так как нашему времени недостает такой веры, так как гордый настоящий мир враждебно относится к учению Распятого, не считает достойным образованного человека веровать во что-либо другое, кроме того, что внушает ему его разум, и признавать другие законы, кроме законов своих влечений и страстей, то вот почему наши мысли и желания, наши цели и стремления так далеки от добродетельной жизни святых, как вечер от утра, как земля от неба...
Но может быть, я слишком сгущаю краски и делаю слишком строгий и незаслуженный упрек нашему времени? В таком случае спросите самих себя и испытайте ваше собственное сердце: тверда ли и жива ли ваша вера в истины Евангелия, чиста ли ваша молитва, самоотверженна ли ваша любовь, велико ли ваше отвращение ко греху?.. А между тем оскудение преподобных есть зловещее знамение для человеческого мира, ибо мир существует до тех пор, пока есть в нем преподобные, то есть святые. «Семя свято стояние мира», – говорит слово Божие. В этом слове не только отдельные народы, но и все человечество представляется материалом, из которого Господь избирает годное для Царства Божия. Как золотопромышленник разрабатывает месторождение золота, доколе находит в нем драгоценный металл, так и Господь щадит народы, доколе находит в них души, способные усвоять богооткровенные учения...
Напротив, – продолжим сравнение – как золотопромышленник оставляет землю, в которой не находит более россыпи, и переносит в другое место свое заведение, так и Господь оставляет нравственно опустевший народ и переносит в другие страны Свою Церковь, как Он говорил иудеям, что отымет у них Царство Божие и передаст другим народам, способным принести плоды; что виноград передаст иным делателям; Господь терпит еще народ, если предвидит его обращение, как терпит доселе народ израильский, но когда этого не предвидит, стирает его с лица земли. Так Господь истребил весь допотопный мир, потому что он утратил все духовные силы, в которых могли бы привиться действия благодати... Это оплотенение, это погружение людей в чувственность будет причиной кончины и настоящего мира...
Для самого митрополита Владимира, как явствует из всего его жития, быть христианином значило то же, что быть святым. В то время его призыв к личному совершенству ради спасения Церкви и родины немногими был услышан и понят. Но все же напрасно «богоискательствующая» интеллигенция кричала об «оскудении и омертвении» Русской Церкви. Вскоре, в годину испытания, под свирепым натиском богоборцев, более жестоких, чем древнеримские язычники, Русская Церковь просияла сонмом святых новомучеников и исповедников Христовых, первым из которых стал священномученик Владимир (Богоявленский). На их крови выстояло русское Православие, стоит ныне и будет стоять в веках.
В выступлении на иноческом съезде святитель Владимир дал характеристику «злобе своего века», во многом – увы! – остающуюся верной и для нашего времени:
Пойдите на торжище жизни, побывайте в том или другом обществе и прислушайтесь к тем разговорам, которые ведутся там. Что слышите вы? Не говорят ли здесь и там совершенно открыто, что наука ныне победила веру, что вера в истины Божественного Откровения не идет уже нашему просвещенному веку? Не ставят ли Христа, Сына Божия, в ряд обыкновенных человеческих учителей? Не смеются ли над Его чудесами и евангельскими событиями, называя их сказками, не выдают ли Святые Таинства и церковные учреждения за учреждения человеческие и законы евангельские – за такие правила, до которых образованному человеку нет никакого дела? Не поражают ли вас иногда даже малосведущие юноши своей дерзостью, до кощунства доходящей, такими суждениями о предметах веры и Церкви, которые могут проистекать только из глубоко испорченного, нехристианского сердца? Не готовы ли эти недозрелые смельчаки вверх дном опрокинуть не только государственный наш строй, но и весь мир богооткровенных понятий?
Еще: возьмите в руки ту или другую книгу, тот или другой журнал нашей светской литературы. Не ясно ли выступает и здесь та же проповедь неверия, та же ненависть ко Христу, Его Евангелию и Церкви?
Рассмотрите, наконец, жизнь людей. Можно ли сказать, что она проникнута началом и духом Евангелия? Не руководит ли одним корыстолюбие и жадность, а другим – плотоугодие и сладострастие? Не погружен ли один в цинизм и глубокую неопрятность и нечистоту, а другой – в чрезмерную роскошь и прихотливую изысканность? В одном не убивает ли все высшие стремления жизни бедность и нищета, а другой не забывает ли о них среди богатства и роскоши, пиров и удовольствий? На благое иго и легкое бремя Христа Иисуса досадуют эти чада мира и сбрасывают его с себя, считая его непосильным. Благочестие и набожность, которые находят себе удовольствие только в Боге, они называют ханжеством и лицемерием, честность и простоту, которые не знают низких уловок и изворотов, которые ни в каких делах не сходят с пути правды и идут прямым открытым путем, почитают недальновидностью и ограниченностью; кротость и смирение выдают за слабость; самоотвержение – за сумасбродство; ревность – за фанатизм, а твердость и решительность – за бессердечие и жестокость...
Говоря о мучениках своих собственных похотей и страстей, святитель Владимир затрагивает проблему «черного мученичества», или «мученичества от лукавого» – новейшего диавольского изобретения, когда обманутый и ослепленный страстью гордыни человек становится фанатиком лживой злобной идеологии, способным отдать за нее даже собственную жизнь (и уж конечно – принести ей в жертву сотни жизней других). В России такими «черными мучениками» была орда революционеров, готовых убивать и быть убитыми ради несбыточного «безбожного земного рая». Особенно действовал революционный соблазн, с его приключениями, конспирацией, фальшивым ореолом «борцов за народное счастье», на малопросвещенных разночинцев и студенческую молодежь – тех самых недозрелых смельчаков, готовых вверх дном опрокинуть не только государственный строй, но и весь мир богооткровенных истин, на которых указывал святой митрополит.
Попирая евангельскую заповедь: Бога бойтесь, царя чтите, революционеры стремились насильственно свергнуть законную власть, и ратовавшего против них святителя Владимира они считали верноподданным царского престола. Потому, очевидно, что в святом архипастыре увидели опору трона, его в 1912 году перевели с Московской кафедры на главнейшую в то время Санкт-Петербургскую. Однако в столице Российской Империи митрополит Владимир «не оправдал возлагавшихся на него надежд», потому что он являлся верноподданным истинным, а не льстецом, готовым ради выгод и почестей восхвалять даже гибельные для Церкви и родины ошибки монарха.
Кроток и смирен был святитель Владимир и знал цену этим великим добродетелям, в корне отличающимся от низкопоклонства, человекоугодия и нелепого «толстовства-непротивленчества». Восхваляя смирение христианское, он говорил:
Выступает мир, наш гордый мир, и осыпает смирение насмешками. Что такое смирение? – спрашивает он. – Это свойство одних только жалких и слабых умов. Только гордость, сознание своих достоинств украшают и возвышают человека, смирение же унижает его.
Как? Смирение унижает человека?! Безумное это слово, это отзвук того дерзкого восклицания, которое некогда раздалось на Небе из уст Денницы: «Богу хотим мы быть равными, выше звезд поставим мы свои престолы».
Если кто действительно унижает себя, так это именно гордец. Посмотри, как он пресмыкается и ползает, как червяк, перед нужным для него сильным человеком, чтобы приобрести его благоволение, добыть себе хоть один кусочек чести, похвалы и отличия.
Смиренный митрополит Владимир отнюдь не являлся непротивленцем: свой архипастырский долг он усматривал в обличении зла, откуда бы оно ни исходило, чем бы ни угрожало ему лично стояние за правду. Одновременно с восшествием на Санкт-Петербургскую кафедру митрополит Владимир был назначен Первоприсутствующим Святейшего Синода: в то время такое звание означало как бы Первосвятителя Церкви Российской. В 1918 году на траурном заседании Собора Русской Церкви, посвященном памяти священномученика митрополита Владимира, его преемник, уже не «как бы», а канонически законный Первосвятитель Православной России Святейший Патриарх Тихон говорил о нем:
То ужасное кошмарное злодеяние, которое совершено было по отношению к Высокопреосвященному митрополиту Владимиру, конечно, еще долго будет волновать и угнетать наш смущенный дух. И еще, надеемся, много и много раз православный русский народ будет искать себе выход из тяжелого состояния духа и в молитве, и в других сладостных воспоминаниях и почившем митрополите...
Мне Господь судил еще лет пятнадцать тому назад заседать с Высокопреосвященным митрополитом Владимиром в Святейшем Синоде. И тогда, а особенно впоследствии, неоднократно во время таких заседаний невольно бросалась в глаза его великая ревностность, которая снедала его о слове Божием, о доме Божием, о пользе Святой Церкви. Особенно эта ревность пылала, когда он сделался Первенствующим членом Святейшего Синода. Он был верен канонам Святой Православной Церкви, преданиям отеческим и безбоязненно, смело, честно и благородно исповедовал снедающую его ревность перед всеми, какими бы последствиями это ни сопровождалось. Может быть, некоторым из тех, кои любят сообразоваться с веком, казалось это отсталостью, косностью, неподвижностью, но все истинные сыны Царства Божия оценят эту верность канонам и преданиям отеческим в Бозе почившего митрополита. Господь за эту ревность увенчал его мученической кончиной, и на нем исполнилось слово святого Апостола Павла: «Вам дано не только веровать во Христа, но и пострадать за Него». В Бозе почивший митрополит не только имел горячую веру и исповедовал ее, но и мученической кончиной запечатлел эту веру во Христа.
Исповеднический подвиг святителя Владимира (Богоявленского) начался не в охваченном националистическим и революционным безумием Киеве, а еще в имперском столичном Петербурге, где доблестный архипастырь дерзнул обратиться со словом нелицеприятной правды к Всероссийскому самодержцу.
В условиях российской церковно-имперской «симфонии» архиереи практически не имели доступа к правящему монарху: сведения о церковной жизни и связанных с ней вопросах царь получал от мирского чиновника, обер-прокурора Святейшего Синода. Поэтому тогдашний обер-прокурор В. К. Саблер очень удивился, когда митрополит Владимир обратился с просьбой об аудиенции у царя Николая II. Еще больше удивился и даже испугался Саблер, когда узнал, что святитель хочет говорить с императором о фаворите Царской Семьи Григории Распутине. Обер-прокурор предупредил, что вопрос этот «слишком деликатный» и затронувшего его могут ждать печальные последствия, но архипастырь настаивал на встрече с монархом. Отказать маститому церковному иерарху сочли невежливым – аудиенция состоялась.
Вокруг личности Григория Распутина до сих пор идут споры: некоторые даже упрямо продолжают твердить о его «святости». Однако факты говорят о том, что этот «старец» – вольно или невольно – явился орудием разрушения православной российской державы. Был ли Распутин сознательным или бессознательным проводником злых сил, представители которых явственно вырисовываются в его окружении? Это мы вряд ли узнаем, да и не нужно знать. Отчуждение от духовенства, присущее русским монархам со времен Петра I (исключением был лишь Александр I Благословенный), неумение искать утешения у архипастырей и пастырей Церкви были причиной того, что императрица Александра Феодоровна в своих духовных исканиях обратилась к сомнительному «старцу». Распутин обладал неким талантом целителя (вероятно, подобным действиям нынешних «экстрасенсов»), ему удавалось смягчать страдания тяжелобольного наследника престола царевича Алексия. Это довело увлечение царицы «старцем» почти до фанатизма. Влияние Распутина на атмосферу общественной жизни России было губительно. Вокруг Царской Семьи создалась атмосфера скандала. Не только в придворных кругах, но и среди интеллигенции, а затем и на базарах и площадях распространялись грязные сплетни об отношениях царицы и Распутина, высмеивался царь Николай II. Эту клевету, казавшуюся правдоподобной, умело использовали пропагандисты революции, чтобы подорвать в народе веру в «царя-батюшку», разжечь огонь мятежа. Сам «старец» начал вмешиваться не только в государственные, но и в церковные дела: он уже был запанибрата с некоторыми архиереями и давал им «руководящие указания». Положение создалось нетерпимое. Об этом-то и говорил митрополит Владимир на аудиенции у Императора Николая II. Царь вежливо выслушал святителя, отчасти даже согласился с ним, но заметил, что его царственная супруга вряд ли воспримет такой взгляд на вещи.
Узнав, что Петербургский архипастырь затрагивает личную жизнь Царской Семьи, Царица Александра страшно разгневалась. По поводу Распутина она не пожелала слушать даже родную сестру, великую княгиню Елисавету Феодоровну, – архиерея же, коснувшегося этой болезненной темы, ждала неминуемая опала.
Одним из извращений пресловутой «симфонии» между российской имперской властью и Русской Церковью было то, что переводы епископов с места на место осуществлялись императорскими указами. Так и ставшего неугодным митрополита Владимира «перебросили» со столичной Санкт-Петербургской на «окраинную» Киевскую кафедру. (Хорошо еще, что не отправили против воли на покой – в предшествовавшие царствования бывало и такое.)
В те годы один из архиереев обращался к святителю Владимиру с такими словами: Вы были первенствующий иерарх между нами не только по своему общественному положению, но и по вашим высоким духовным качествам, когда вы светили нам в тяжкие годины церковной жизни. Именно когда люди совершенно изолгались и постоянно изменяли своим убеждениям, вы не боялись говорить правду царям, сознательно подвергая себя огорчениям и страданиям и в то же время претерпевая все житейские скорби со смирением и покорностью Божественному Промыслу и с величайшей твердостью души.
Киевская паства встретила нового архипастыря восторженно: над ним был ореол борца за справедливость, не боящегося «говорить правду царям». Однако восторг киевлян не устоял перед страхами и соблазнами революционной смуты, и царская немилость стала лишь началом крестного пути, по которому предстояло пройти святителю Владимиру...
История украинского национализма, жертвой которого в 1918 году стал святой Киевский митрополит Владимир (Богоявленский), – это история многовековой работы хищного папистского Запада над душой народа Киевской Руси. Эта трагическая повесть изобилует и образцами высокого православного мужества, и примерами трусости, предательства, продажности.
Московская, Киевская, Белая Русь – к народам этих краев нельзя применить даже классический образ трех ветвей одного дерева: нет, это единое целое, звавшееся некогда Святой Русью, насильственно разорванное княжескими междоусобицами, иноземными нашествиями, латинским изощренным коварством.
В книге «Церковь, Русь и Рим» Н. Н. Воейков пишет:
«Во времена летописей на Руси существовало много местных патриотизмов: киевский, новгородский, суздальский, черниговский и т. д. Однако все областные летописцы, современные историки, всегда и прежде считали эти области русскими. Например, в Ипатьевской летописи слова “Русь”, “Русская земля”, “русский” встречаются много раз, а слово “украйна” всего три раза.
Украинами назывались окраинные части русских княжеств, а вовсе не какое-то отдельное государство и нация. Таких «украин» в домонгольский период было несколько: в той же Ипатьевской летописи значатся Украина Переяславская, Украина Полоцкая, Украина Волынская, что отвечало географическому положению данных княжеств.
Летописи не упоминают ни о каком украинско-национальном патриотизме в этих областях, окраины которых являлись лишь “украиной”, или окраинной частью единого целого – Русской земли. Все летописи, напротив, изобилуют утверждениями национального единства Руси, причем органом, скрепляющим это единство, являлась единая Православная Русская Церковь. Ее Первоиерархи со времен Крещения Руси святым Владимиром – митрополиты, затем Патриархи – носили титул всея Руси, подобно тому как наши государи именовались монархами Великия, Малыя и Белыя Руси. На печатях митрополита Киевского Кирилла II (XIII век) значилось: смиренный инок Митрополит Русский. Самые ярые “украинцы” – галичане – ведут свое начало от княжества Галицкого, входившего в систему Киевской Руси заодно с прочими юго-западными княжествами».
Со второй половины XIII века воинственная языческая Литва, пользуясь несчастьем обессиленной нашествием монголо-татар Руси, начала одно за другим прибирать к рукам ее юго-западные княжества. Так древние земли русичей – княжества Полоцкое, Киевское, Витебское, Волынское, Галицкое, Черниговское, Новгород-Северское – сделались Литовской Русью.
Поначалу казалось, что иноплеменная власть ничем не угрожает святой вере своих русских подданных, более того, можно было надеяться, что Православная Русь в их лице явится просветительницей Литвы. Очевидное превосходство Православия над грубым идолопоклонством, более высокая русская культура сильно действовали на литовцев. Основатель правящей династии Гедимин стал титуловаться великим князем Литовским и Русским. Его сын Ольгерд, поначалу бывший фанатичным язычником (при нем пострадали за веру святые мученики Литовские Антоний, Иоанн и Евстафий), к концу жизни обратился в Православие и крестил всех своих сыновей. В Литовской столице Вильне (современный Вильнюс) было уже множество православных христиан, воздвигались храмы, совершались Божественные службы. Культурное влияние русских было так велико, что русский язык стал государственным языком княжества Литовского: на нем писались указы, издавались законы, литовская знать общалась между собой по-русски.
В то же время в Литве появились римо-католические миссионеры, но успеха не имели. На латинство литовцы смотрели как на религию жесточайших своих врагов – немецких рыцарей. Попытки обратить литовцев в «немецкую веру» кончились тем, что они схватили папских проповедников, пригвоздили к крестам и пустили вниз по реке Вилии с напутствием: «Пришли с Запада, ступайте на Запад».
Единственным вмешательством первых литовских князей в русскую церковную жизнь было стремление организовать в своем государстве отдельную митрополию. Правителям Литвы казалось, что русские подданные будут более лояльными, если перестанут подчиняться в церковном отношении Московским святителям.
Великий князь Литовский Витовт, враждовавший с Московским Великим князем Иоанном III, отправил посольство к Константинопольскому Патриарху (посвящавшему в те времена Первоиерархов Русской Церкви) с просьбой поставить для Литовской Руси отдельного митрополита. Однако Патриарх не пожелал разделять единую Русскую митрополию. Тогда Литовский князь понудил западнорусских епископов самочинно, вопреки канонам посвятить в митрополиты Киевские его ставленника Григория Самвлака. Но когда Самвлак умер, а отношения Литвы с Москвой потеплели, князь Витовт согласился признать право святого митрополита Московского Фотия на архипастырское окормление Литовской Руси. Так закончилась навязанная литовской властью «первая киевская автокефалия». Однако попытки правителей Литвы разорвать единство Русской Церкви не прекращались, и в 1458 году им удалось добиться от Царьграда учреждения в Юго-Западной Руси отдельной митрополии.
Положение православных в Литве начало меняться к худшему при великом князе Ягайло. Как все сыновья Ольгерда, Ягайло был православным, но изменил вере, прельстившись польской короной. Полякам он казался подходящим правителем: чтобы сделать его своим королем, они насильственно развели польскую королеву Ядвигу с горячо любимым ею мужем, немецким принцем, и заставили выйти замуж за Ягайло, в котором она видела «дикого зверя». Так из политического расчета польские паны надругались над Таинством Брака и над супружеской любовью своей королевы. Но короля они получили действительно удобного: в угоду им Ягайло перешел в католичество и даже отправился обращать в латинство родную Литву.
С этим намерением Ягайло, сопровождаемый папскими миссионерами, прибыл в Вильну и потребовал от подданных принять католичество, обещая наградить послушных и покарать непокорных. Посулы и угрозы подействовали: многие литовские язычники пришли креститься от латинских пасторов – сделавшие это получали в подарок образки, бусы, новые белые кафтаны и обувь. (Подобно этому действуют многие нынешние псевдохристианские секты, которые покупают человеческие души, спекулируя на человеческой нужде, и «обращают» в свое верование при помощи различных подарков, «гуманитарной помощи», валютных взяток и т. д.) Некоторые литовские бедняки, чтобы получить побольше подарков, приходили к латинянам креститься по два-три раза. Однако у многих литовцев, особенно знатных, внедрение «немецкой веры» вызвало возмущение, а русские подданные от Ягайло отшатнулись. Ягайло явился основателем римо-католической династии Ягеллонов, представители которой начали теснить Православие в своих владениях.
Зловещим для православных Юго-Западной Руси стало присоединение Литвы к Польскому королевству – Люблинская уния 1569 года. Вызванные на сейм в город Люблин королем Сигизмундом II Августом представители литовской знати долго не желали соглашаться на соединение государств, особенно упорствовали в нежелании слияния Литвы и Польши бывшие в составе литовского посольства русские. Но подкупом и различными интригами Сигизмунду II удалось посеять между литовскими посланцами раздор; в конце концов они согласились удовлетворить желание короля, но на коленях умоляли его, чтобы соединение государств не обратилось в рабство для их народа. Сигизмунд II поклялся в этом. Клятва короля была попрана его преемниками.
Польские паны завладели имениями в Юго-Западной Руси и с королевского соизволения обратили русских земледельцев в хлопов – крепостных крестьян. Хлопов паны за людей не считали и заставляли работать до седьмого пота, секли и даже казнили за малейшую провинность. Почти при каждом помещичьем доме стояли виселицы. Бедой для крестьян были и постоянные междоусобицы, которые затевали между собой поляки; отсюда родилась пословица: паны дерутся, а у холопов чубы трещат. Поляки часто отдавали свои поместья в аренду евреям, причем давали им право судить и казнить крестьян. Особой формой издевательства над православными хлопами была отдача храмов в аренду евреям: без уплаты таким арендаторам откупа невозможно было совершать богослужения.
Не выдерживая всех этих надругательств, земледельцы бежали в Московскую Русь (требование возвращения таких беглых постоянно выдвигались Польшей в ходе дипломатических переговоров с Московскими государями) или уходили к запорожским казакам. Вольное казачество, как запорожское, так и южно-русское «городовое», ревниво хранило отеческую веру: главным условием приема в казаки было исповедание Православия. Но поляки начинали считаться с мнением казаков только тогда, когда те поднимали восстания и одерживали победу над королевскими войсками.
Оказавшись в составе Польско-Литовского королевства, исконные русские земли изменили свои названия. Именно тогда былые княжества Киевское, Черниговское, Переяславское и Новгород-Северское стали именоваться Малой Россией или Малороссией (как бы «умалившись» под иноземной властью, тогда как Московская Русь, обретая единство и свободу, возвышалась).
Православие в Польско-Литовском королевстве стало гонимой религией, всячески унижаемой и притесняемой польскими панами, которых подстрекало к тому латинское духовенство. Особого размаха гонения достигли при короле Сигизмунде III.
Фанатичный папист, Сигизмунд III пригласил в Польшу иезуитов. Правило ордена иезуитов: цель оправдывает средства – позволяло им добиваться своих целей любыми способами – от лжи и клеветы до тайных убийств, при этом они кощунственно утверждали, что действуют так якобы «во славу Господа Иисуса и на благо Церкви». Ставшее общеизвестным коварство иезуитов впоследствии заставляло остерегаться их не только на Руси, но и в некоторых странах Запада. Пользуясь своей изощренной методикой, иезуиты стали усердно насаждать в Юго-Западной Руси церковную унию.
Униаты – это, так сказать, католики второго сорта, которым папский Рим позволил служить на родном языке, а не на «первосортной» латыни. Но отпавшие в унию воспринимают все канонические и догматические извращения латинства: от искажения христианского Символа веры до признания Римского папы непогрешимым земным наместником Бога. Уния есть папистская хитрость: уступка национальным чувствам, а отнюдь не религиозной правде соблазняемого в латинство православного народа.
Явившись в Польшу, иезуиты полностью подчинили своему влиянию короля Сигизмунда III, так что польский монарх ходил с протянутой рукой по домам богатых панов, выклянчивая пожертвования на нужды иезуитского ордена. Накопив достаточно богатств, иезуиты развили активнейшую культурную деятельность среди русского населения, открыв ряд школ для обучения знатной молодежи. Педагогами иезуиты были действительно знающими и опытными, но в своих школах, как бы между делом, они искусно внушали учащимся презрение ко всему русскому, в первую очередь – к православной вере, которую пренебрежительно называли схизмой. В результате многие русские аристократы изменили отеческой вере, перейдя в унию или прямо в «первосортный» римо-католицизм. Некоторые делали это, будучи одурманенными иезуитской пропагандой, некоторые – из честолюбия (высокое положение в королевстве мог занять только римо-католик), некоторые – прельстившись роскошной и разгульной жизнью, которую вели польские паны. Такие ренегаты впоследствии гнали Православие с не меньшим остервенением, чем латинские фанатики.
Соблазн «высокообразованности» действовал особенно сильно. Утвердившись, иезуиты начали требовать от своих учеников обязательного принятия унии. (В иезуитских коллегиях в свое время обучались гетманы – предатели Виговский и Мазепа.) Желавшие продолжать учебу в европейских городах должны были принимать уже римо-католицизм. Некоторые совершали отступничество «образования ради», а потом возвращались в Православие, но совершенное предательство искажало их сознание, накладывало отпечаток латинской ереси на их мировоззрение. Среди таких были и стремившиеся к епископскому сану. Патриарх Досифей Иерусалимский заявлял по поводу латинских веяний в Черкасской стране, то есть в Киевской Руси: В стране, глаголемой Черкасской, суть мнози уже в Польше от латинов научени и бяху архимандриты и епископы, проповедуют латинские мудрования и даже тайно носят иезуитские ожерелья. Да будет повелено, дабы от тех, кои учатся в папежских местах, в священство не поставлять; в епископы не выбирать людей от Малыя и Белыя России, кои вскормились в школах латинских и полоцких. Однако, невзирая на предостережения Иерусалимского святителя, среди южнорусского епископата и клира множились учившиеся в папежских местах. Инок Иоанн (Вишерский) говорил, что такие архиереи вместо богословия учились хитростям человеческим, адвокатской лжи и диавольскому празднословию.
По наущению иезуитов Сигизмунд III начал осуществлять еще один антиправославный план – продвигать на епископские кафедры православных епархий правительственные кандидатуры: людей порочных, с запятнанным прошлым, честолюбцев и корыстолюбцев, которыми паписты могли манипулировать в своих целях.
Однако защиту родной веры взял на себя весь православный народ. Еще с середины ХV века в Юго-Западной Руси начали создаваться православные братства, которые занимались духовным просвещением, вели богословскую полемику с насадителями латинства, отстаивали свои святыни. Зная об упадке нравов южно-русской иерархии, Константинопольский Патриархат наделил эти братства статусом Патриарших ставропигий, то есть вывел из подчинения епархиальным управлениям и архиереям, обязав повиноваться только самому Патриарху Цареградскому.
Между тем группа подкупленных и развращенных архиереев готовила измену. Двое из них побывали в Риме и получили у папы «благословение» на обращение в унию всей Киевской митрополии. В 1596 году в городе Бресте был созван Собор Южно-Русской Церкви, вскоре разделившийся надвое – на Собор Православный, возглавленный прибывшим из Царьграда Патриаршим Экзархом, великим протосингелом Никифором, и униатское соборище под председательством митрополита-отступника Михаила (Рагозы) (совершенно незаконное как нарушающее волю Матери-Церкви, каковой в то время являлся Константинопольский Патриархат). Соборище изменников провозгласило унию, впоследствии получившую название Брестской. Православный Собор лишил священного сана и анафематствовал Михаила (Рагозу) вместе с его соумышленниками. Король Сигизмунд III объявил унию состоявшейся, а всех противящихся ей – преступниками. Это послужило предлогом для свирепейших гонений на Православие в его владениях.
Церковный историк М. В. Толстой так описывает совершавшиеся в то время жестокости: «Православный народ Южной Руси претерпевал тяжкие страдания за веру отеческую. Насильственное введение унии сопровождалось мучительством и страшными гонениями, какие бывали уже прежде. Дикий фанатизм короля Сигизмунда не уступал в свирепости языческим гонителям христианства – в Малороссию введены были войска и начались преследования вооруженной рукой. Пролилась кровь. Гетман Наливайко, пламенный защитник веры отцов, защищал родину, счастливо разбил поляков и старался возвратить слабых между духовными к долгу их по вере и жизни.
В 1597 году войсковые депутаты отправились по обыкновению на главный сейм. Наливайко вместе с ними явился засвидетельствовать верность королю. Но их всех в первую же ночь схватили и бросили в подземную темницу; здесь, ни днем ни ночью не давая отдыха гетману, сторожа будили его обухом секиры, а на третий день он и депутаты выведены были на площадь, посажены в медного быка и сожжены медленным огнем. Этим злодейством, нарушавшим все права политики и совести, рассудка и чести, не удовольствовались. Польские солдаты с обнаженными саблями принуждали в храмах народ преклонять колена и ударять себя в грудь по обычаю римскому и читать Символ веры о Святом Духе неправославно. Храмы насилием отнимали и объявляли униатскими. Духовенство латинское переезжало от храма к храму в повозках, в которые впрягали до двадцати и более человек вместо скотов. Те храмы, прихожан которых никаким насилием не могли вынудить к унии, отданы в аренду жидам; ключи храма и колокольни перешли в жидовскую корчму...»
В начале ХVII века Польша воспитала Григория Отрепьева (получившего одобрение и «благословение» папы Римского), а за ним – еще нескольких самозванных претендентов на Московский престол и спровоцировала в Русской державе Великую смуту. Пользуясь разорением Русской земли, король Сигизмунд III пытался завоевать ее всю: можно себе представить, что вышло бы для православного народа из владычества этого фанатика-паписта. Неудача, постигшая польского короля, побудила его с еще большей яростью преследовать собственных православных подданных.
В Юго-Западной Руси оставалось всего два сохранивших верность Православию епископа – Львовский Гедеон (Балабан) и Перемышльский Михаил (Копыстенский). После их кончины Киевская митрополия могла остаться без архипастырей, некому стало бы рукополагать священников, и иезуиты надеялись, что народ, потеряв своих духовных отцов, «волей-неволей» примет униатство. (Именно так впоследствии произошло в Галиции.)
Однако в 1620 году Киев посетил Патриарх Иерусалимский Феофан, по просьбе православного народа тайно посвятивший игумена Иова (Борецкого) в сан митрополита Киевского и хиротонисавший еще десять епархиальных архиереев.
Восстановление православной иерархии встревожило иезуитов. По их доносу Сигизмунд III объявил всех новопосвященных епископов «турецкими шпионами», которых следует выловить и казнить. От расправы архипастырей спасло только выступление казачества во главе с гетманом Сагайдачным. Но гонения на Церковь от поляков и униатов не утихали, и митрополит Киевский Иов (Борецкий) отправил в Москву посольство с просьбой к царю о принятии Юго-Западной Руси под его покровительство. Однако Московское государство еще не оправилось от ран Смутного времени, и царь Михаил Феодорович не решился нарушить мир с Польшей.
В середине XVII века казачество вновь поднялось на борьбу против нестерпимого папского произвола. Митрополит Киевский Сильвестр (Коссов) благословил гетману Богдану Хмельницкому возглавить восстание в защиту родной веры. Повстанцам удалось разбить польские войска под Зборовом, и король Ян Казимир подписал требуемый ими договор, предусматривавший упразднение униатства в Киевской Руси, возвращение Православной Церкви исконных прав и свобод, введение в сенат митрополита Киевского и двух православных архиереев. Однако вскоре поляки нарушили Зборовский договор. Казачество снова восстало, но потерпело поражение.
Отчаявшись в избавлении от иноверного гнета собственными силами, Хмельницкий вместе с казачьими старшинами в 1654 году обратился к царю Алексею Михайловичу с прошением о присоединении Киевской Руси к Русской державе. При поддержке Святейшего Патриарха Никона эта просьба гонимого за веру южно-русского народа была наконец удовлетворена. На Раде в городе Переяславле, где была принесена присяга Государю Московскому, казаки единодушно восклицали: Волим под царя восточного, царя православного! Вси так соизволяем! Новых сограждан держава была вынуждена защищать оружием: последовали войны России с Польшей, в результате которых русские отвоевали Киевскую Русь по левую сторону Днепра, а также Киев и Смоленск. После того как Московская и Киевская Русь снова обрели единство, естественно последовало соединение Церквей: в 1685 году Киевская митрополия из ведения Константинополя перешла под окормление Патриарха Московского и всея Руси. Правобережная Киевская Русь оставалась под властью поляков вплоть до конца XVIII века: здесь православное население, возмущенное непрекращавшимися гонениями, вновь и вновь поднимало восстания, самым мощным из которых явилось движение гайдамаков.
Польша, сотрясаемая междоусобицами гордых панов, не желавших признавать над собою ни королевской, ни вообще чьей бы то ни было власти, клонилась к упадку. В 1773 году Пруссия, Австрия и Россия произвели организованный прусским королем Фридрихом II первый раздел Польши. В результате этого договора с Россией соединилась Белая Русь. Но Галичина – земля древнерусского Галицкого княжества – отошла к Австрии и впоследствии была превращена в плацдарм Запада для создания украинского национализма.
При втором разделе Польши в 1793 году императрица Екатерина II заявила, что не возьмет ни пяди польской земли, а лишь возвратит России ее древнее достояние. Тогда к Российской Империи присоединились Черная Русь, Полесье, Волынь и Подолия. В честь этого события царица повелела отчеканить медаль с надписью: Отторженная возвратихъ. Польские идеологи принялись оспаривать эту правду, не брезгуя фальсификацией истории. Тогда-то граф Чапский, обладавший буйной фантазией, и выдумал мифических «укров», якобы населявших тогда юг России. Так впервые была сделана попытка применить название Украина (окраина) для определения особой национальной принадлежности.
Австрийская империя издавна являлась оплотом папского Рима. Завладев Галицией, паписты приложили много усилий, чтобы обратить ее против Православной России. Австрийский губернатор Галиции граф Стаден приказал населению именоваться не русскими, а рутенами. Затем австрийские власти, стремившиеся изгладить имя русский из памяти народной, сочли более удобным заменить рутенов на украинцев: император Франц-Иосиф торжественно провозгласил это именование на открытии Украинского университета во Львове. Тем не менее австрийцы населению Галиции не доверяли: в годы Первой мировой войны австрийское правительство, опасаясь содействия галичан русским войскам, создало концлагерь Талергоф, где томилось более шестидесяти тысяч человек и совершались массовые казни. Большинство заключенных попало в концлагерь по доносам своих же земляков, украинских националистов – воспитанного Западом авангарда антирусского фронта. О том, как был искусственно создан и срежиссирован украинский национализм, пишет в книге «Путями истории» А. Геровский:
«Рим создал в австрийской подъяремной Руси базу для самостийного украинства. При разделе Польши в конце ХVIII столетия Австрии досталась часть древнего Галицкого русского княжества, захваченного в середине ХIV столетия польским королем Казимиром. В итоге более четырех столетий польского владычества от русского населения остались только “хлоп и поп”, то есть лишенный грамоты русский крестьянин, закрепощенный польскими панами, и униатский священник. Униатские священники составляли интеллигенцию Галицкой Руси.
Антирусская сепаратистская пропаганда была начата в Галичине в 60-х годах девятнадцатого столетия во Львовском университете сыновьями польских помещиков, бежавших из России (из юго-западного ее края) после неудачной польской революции... Пропаганда эта особенного успеха не имела. Даже самостийные пропагандисты избегали слов “украинец, украинский”, употребляя вместо них слова “русин, русский” и называя великороссов москалями, а их язык – московским.
Местное население Галичины называло себя не иначе как русским. Даже и подавляющее большинство униатского духовенства, включая епископов и самого Львовского митрополита, называло себя до конца прошлого столетия только русским. Серьезные римо-католические историки этого не отрицают.
Рим, конечно, весьма сочувствовал самостийному сепаратизму. Но только в начале 1880-х годов папа Лев XIII нашел способ создать в Галичине серьезный самостийнический «украинский Пьемонт». План его состоял в том, чтобы сперва украинизировать униатское духовенство, являвшееся почти единственными кадрами галицко-русской интеллигенции... Мысль эту подал папе польский иезуит кардинал Мечислав Ледоховский...
Воспитание новой антирусской генерации униатского духовенства было решено осуществить через посредство польских иезуитов. 12 мая 1882 года папа Лев XIII опубликовал апостольское послание, по которому галицкие василианские монастыри были изъяты из-под власти Львовского митрополита и подчинены польским иезуитам, при этом подчеркивалось, что исключается какое-либо вмешательство Львовского униатского митрополита и епископов в монастырские дела и что польские иезуиты будут отдавать отчет о своей деятельности только ему, папе. В послании папы были, между прочим, следующие слова: «Мы ничего так не желаем, как того, чтобы послушники изучали самого святого Иосафата, и ему подражали».
Будет не лишним сказать о том, кто такой «святой» Иосафат, которому должны были по желанию папы подражать галицкие монахи.
Иосафат Кунцевич, архиепископ в Полоцке, работал под руководством иезуитов, приехавших из-за границы и поселившихся в Вильне. Согласно французской энциклопедии Ларусс, он старался распространять унию “крайними средствами”. Каковы были эти крайние средства, французская энциклопедия не указывает. Кунцевич зверски преследовал православных, закрывал и разрушал православные храмы, запрещал хоронить православных на их же кладбищах, приказывал вывозить православных покойников из города только через те ворота, через которые вывозился городской мусор, и т. д. 2 июня 1623 года, в день Пятидесятницы, он сжег русский православный монастырь Святого Духа вместе со всей братией и паломниками. Его поведением возмущался даже Литовский канцлер – поляк-католик князь Лев Сапега, который предупреждал Иосафата (в письме) о том, что его свирепые гонения будут иметь печальные последствия для Польши: “Вы навлекли опасность на государство... Вместо радости ваша уния наделала нам столько хлопот, беспокойств и раздоров, что мы желали бы лучше остаться без нее... Жидам и татарам позволено в области королевства иметь свои синагоги и мечети, а вы печатаете христианские церкви”, – писал Сапега.
Но Кунцевич продолжал зверствовать, и когда в 1623 году он приехал в Витебск и там стал жесточайшим образом преследовать христианское население, народ, вышедший из терпения, убил изувера. В 1867 году папа Пий IX, объявивший себя непогрешимым, провозгласил Иосафата, которого нельзя иначе назвать, как только врагом Божиим, изувером и убийцей, – “святым”...
Кардинал Мечислав Ледоховский руководил деятельностью польских иезуитов в отношении галицких василианских монастырей. Он умер в 1902 году, но его заменил его племянник Владимир Ледоховский, который был избран “черным папой”, то есть главой всех иезуитов. Ко всему этому следует добавить, что начиная с 1880 года непосредственно в управлении василианскими монастырями участвовал польский граф Шептицкий, воспитанник краковских иезуитов, который впоследствии сделался митрополитом Галицким и не только общепризнанным главой «украинской» униатской церкви, но и политическим главой галицкого украинского движения. Таким образом, галицкие василианские монастыри находились все время исключительно под управлением польских иезуитов. «Черный папа» Владимир Ледоховский умер в 1946 году, а митрополит Шептицкий – в 1945 году. Непосредственным надзирателем за василианскими монастырями был младший брат митрополита Шептицкого...
За это время, то есть в течение шестидесяти лет, двое Ледоховских и двое братьев Шептицких воспитали несколько поколений нового униатского духовенства в сепаратистском и русофобском “украинском” духе. Выученики иезуитов в австрийских галицких гимназиях и начальных школах прививали этот дух новым поколениям. Такова была работа Рима, увенчавшаяся в Австрии, в Галицкой Руси, громадным успехом...»
По относящемуся к 1920 году свидетельству князя А. М. Волконского, «...слово “украинец”, ставшее теперь обычным, было до революции непривычно для слуха».
Н. Н. Воейков отмечает: «Любопытно, что в программах революционных партий, готовящихся к свержению царского престола любыми способами, значилось требование создания автономной республики Украины... Используя зараженность большинства украинской интеллигенции марксистскими теориями, националисты-галичане легко провели в вожди своих людей. Из них в 1917 году составилась Центральная Рада, возглавленная Грушевским и Винниченко».
Взяв власть, Центральная Рада сразу же предприняла антиправославную акцию: министром исповеданий был назначен Микола Безносов, прежде носивший сан епископа и иноческое имя Никон, отрекшийся после революции от служения Церкви и женившийся на своей любовнице. Архиепископ Житомирский Евлогий (Георгиевский) умолял деятелей из Рады пожалеть Церковь, не ставить ее в зависимость от человека, поправшего монашеские обеты, но его не стали слушать. При покровительстве Центральной Рады была создана самочинная Украинская Церковная Рада во главе с бывшим Владимирским архиепископом Алексием (Дородницыным), изгнанным из своей епархии владимирской паствой за дружбу с Распутиным. Самочинники поспешили провозгласить автокефалию Украинской Церкви. Затем Церковная Рада разослала по епархиям своих комиссаров, которые запрещали возносить за богослужениями имя Святейшего Патриарха Тихона, предписывая молиться о «святейшей церковной раде» и самозванном «великом господине и отце» архиепископе Алексии (Дородницыне), а также гнали недостаточно «щирое» духовенство и производили иные бесчинства. Большинство верующих, прежде всего в самом Киеве, были возмущены столь наглым попранием православных канонов, однако автокефалисты правящей Центральной Рады продолжали сеять раздор и разрушать приходскую жизнь.
В это время митрополит Киевский Владимир (Богоявленский) находился в Москве на Поместном Соборе Русской Православной Церкви, вершившем великое духовное деяние – восстановление русского Патриаршества. Как старейший и самый уважаемый иерарх, святитель Владимир был избран почетным председателем Собора: ему выпала честь совершить Божественную литургию, открывавшую работу Собора, а затем возглавить чин настолования (интронизации) Святейшего Патриарха Тихона.
На первом заседании Собора святитель Владимир сказал: Мы все желаем успеха Собору, и для этого успеха есть основания. Здесь, на Соборе, представлены духовное благочестие, христианская добродетель и высокая ученость. Но есть нечто, возбуждающее в нас опасение. Это – недостаток в нас единомыслия. Поэтому я напомню апостольский призыв к единомыслию. Слова Апостола «будьте единомысленны между собою» имеют великое значение и относятся ко всем народам, ко всем временам. В настоящее время разномыслие сказывается у нас особенно сильно, оно стало основополагающим принципом жизни... Разномыслие расшатывает устои семейной жизни, школы, под его влиянием многие отошли от Церкви... Православная Церковь молится о единении и призывает «единеми усты и единым сердцем» исповедать Господа.
Однако в ту пору единения не было во всей охваченной революционным безумием стране. Святитель Владимир недолго участвовал в работе Собора. Узнав о церковных нестроениях в Киевской митрополии, он по патриаршему благословению выехал из Москвы к своей пастве.
В Киеве автокефалисты приняли законного архипастыря в штыки. Церковная Рада потребовала, чтобы святитель Владимир – ни к чему людина, как его называли раскольники, – покинул украинскую столицу в течение суток. Но святой митрополит отказался подчиняться беззаконникам. Так началось стояние святителя Владимира за православную Киевскую Русь.
В атмосфере травли, окруженный ненавистью, святой митрополит с терпением и лаской пытался вразумить заблудших. Ему уже угрожали смертью, и он понимал, что это не пустые слова. Но как и всю жизнь свою, так и мучительные месяцы в революционном Киеве святитель Владимир провел всецело предавшись воле Божией. Я никого и ничего не боюсь, – заявлял он в ту пору, приближавшую его к славе святых страстотерпцев, о которых говорит он в своих творениях:
Мы просим, чтобы воля Божия и насельниками земли осуществлялась так же, как и насельниками Неба, так же полно и беспрекословно, так же непрестанно и добровольно, с таким же подданным детским сердцем, которое исполняет волю Бога, не спрашивая, почему это нужно, а исполняет только потому, что это воля Бога...
Последователи Христовы всякое поношение и гонение за имя Его почитают честью для себя. Они благодушно и с радостью переносят всякие нужды и лишения, лишения не только имущества и благ земных, но и самой жизни. Они благодушествуют и ликуют среди своих мучителей, которые подвергают их пыткам и убивают. Кровь Распятого Христа и их мученическая кровь делаются семенем Его Церкви.
Святой равноапостольный великий князь Владимир просветил святой верой диких язычников. Отстаивая Православие в России там, где оно началось, в городе своего Небесного покровителя, святой митрополит Владимир противостал врагу гораздо более жестокому, чем языческое невежество. Идол национальной идеи, подобно древним Молоху и Ваалу, требовал кровавых жертвоприношений.
Однажды в покои святителя Владимира в Киево-Печерской лавре ночью явился член Церковной Рады иерей Фоменко вместе с каким-то человеком в военной форме и начал льстиво предлагать ему сан «Патриарха всея Украины». Святитель отклонил фальшивую «честь» сделаться раскольничьим первоиерархом. Тогда ночные посетители сменили тон и, угрожая оружием, потребовали выдачи ста тысяч рублей из церковных средств. Чтобы избавиться от «идейных» бандитов, митрополит вынужден был обратиться к братии лавры. На этот раз иноки вступились за своего архипастыря. Увы! Вскоре их ревность была разъедена националистической пропагандой.
Глава раскольников архиепископ Алексий вселился в лавру и повел среди монахов-украинцев «национально-автокефальную» агитацию. Этот злой посев принес плоды: некоторые из братии стали недоброжелательно смотреть на святителя Владимира, грубить и всячески досаждать ему. Остальные не находили в себе мужества пресечь подобные выходки. В стенах монастыря, коего он, как все архипастыри Киевской митрополии, являлся настоятелем, святитель Владимир остался в одиночестве.
В январе 1918 года в Киеве по благословению Святейшего Патриарха Тихона был созван законный Всеукраинский Церковный Собор. При голосовании вопроса об автокефалии члены Собора 150 голосами против 60 отвергли националистические притязания. Если бы время было мирным, вопрос был бы исчерпан. Но на Украине полыхало пламя гражданской войны.
23 января 1918 года революционные войска, составленные из большевиков, левых эсеров и анархистов, ворвались в Киев. Еще при штурме города революционеры обстреливали из пушек монастыри и храмы. После взятия Киева начался безудержный разбой, причем революционные банды поделили между собой городские районы. Киево-Печерская лавра досталась «на поток и разграбление» анархистам.
(Показательно, что палачами первомученика Русской Церкви XX века, святителя Владимира, явились не большевики, которых ныне представляют единственными виновниками революционного кошмара, а анархисты. Партия анархистов, выставляемая романтическими «народными повстанцами», сейчас снова вышла на политическую арену, издает свою газету, ведет пропаганду. Между тем в программе анархистов, с ее лозунгом «Анархия – мать порядка», содержался призыв к крайнему произволу и вседозволенности и более явственно, чем у большевиков, проступала демоническая разрушительная сущность. В российском обществе был представлен широчайший спектр революционных партий, и все они были в той или иной степени заражены безбожием и нацеливались на свержение православной монархии. Представители этих более умеренных, чем большевики, но также преступных течений затем заняли очень видное место в безоглядно восхваляемом ныне Белом движении, а потом оказались в эмиграции. Там же очутились и многие украинские националисты – настоящие убийцы святого Владимира, митрополита Киевского, тогда как бандиты-анархисты явились только его палачами. Вот что нужно понимать, чтобы с должной осторожностью относиться к церковным и политическим веяниям, как исходящим из-за рубежа, так и возрождающимся в современной России.)
Киево-Печерскую обитель стал навещать отряд анархистов из пяти человек во главе с комиссаром в кожаной куртке и матросской бескозырке. (Матросская «братва», эта «гвардия революции», в начале всероссийского мятежа принадлежала по большей части к анархистам.) Посетители ели в лаврской трапезной. Комиссар остался недоволен поданным на стол черным хлебом и бросил его на пол с криком: «Разве я свинья, чтобы есть такой хлеб?» Таковы были барские замашки «борца за народное счастье». Инок-трапезарь отвечал: «У нас, господа, лучшего хлеба нет, какой нам дают, тот мы и подаем». Потом «господа-товарищи» с деланным участием начали расспрашивать братию: нет ли жалоб на начальство? Один из иноков, распропагандированный автокефалистами, стал указывать пальцем наверх, где находились покои митрополита, заявляя: «Народ несет в лавру тысячи и миллионы, а поедает их он!»
Знал ли иуда-националист, кому он приносит клеветническую жалобу на своего архипастыря? Не мог не знать. Еще в 1917 году пьяная революционная матросня кощунствовала в лаврских пещерах, подвергая надругательству честные мощи угодников Божиих. Вот и на этот раз «участливые гости», распоясавшись, начали угрожать монахам: «Скажите, отцы, что у вас в пещерах? Все оттуда вынесем и посмотрим: если ничего не окажется или окажутся воск и опилки – всех вас перережем». А один из «гостей» добавил: «Отец Серафим в Сарове был вторым лицом после царя, потому-то Серафим и святой. Вот и ваш митрополит Владимир будет святой». (В отношении святителя Владимира этот бандит невольно оказался пророком: так бесы иногда против своей воли выкликают истины Божии.)
Предательство и робость царили среди лаврской братии, и бандиты поняли, что любое преступление здесь останется безнаказанным. Уходя из трапезной, комиссар сказал своим спутникам: «Нужно сделать здесь что-нибудь особенное, замечательное, небывалое». «Замечательные» дела революционеров обычно заключались в насилиях, пытках, убийствах.
Вечером 25 января эти революционеры явились к святителю Владимиру. Запершись с ним в его спальне, они вымогали деньги, издевались, душили святого цепочкой от креста. Когда палачи выводили старца-святителя из комнаты, он жалобно обратился к стоявшим в сторонке епископу Феодору и наместнику лавры архимандриту Амвросию, сказав: «Вот, они уже хотят расстрелять меня, вот что они со мной сделали». Однако ни архиерей, ни архимандрит не нашли в себе мужества вступиться за святого митрополита Киевского.
У крыльца лавры к окруженному убийцами святителю подошел под благословение его келейник Филипп. Комиссар оттолкнул его с криком: «Довольно кровопийцам кланяться! Кланялись – будет!» Тогда митрополит, сам благословив келейника, сказал: «Прощай, Филипп», – и прослезился. По свидетельству Филиппа, идя на казнь, святитель Владимир был уже совершенно спокоен, словно бы шел на служение Божественной литургии, и по пути напевал: Благообразный Иосиф, с древа снем Пречистое Тело Твое, плащаницею чистою обвив...

Бандиты на автомобиле привезли семидесятилетнего старца-мученика на поляну, расположенную неподалеку от лавры. Случайно оказавшийся поблизости от этого места очевидец потом рассказал об обстоятельствах славной кончины святителя Владимира. Выйдя из автомобиля, страстотерпец спросил: «Вы здесь хотите меня расстрелять?» – и услышал в ответ: «А что ж, церемониться с тобой что ли?» Перед расстрелом святитель коротко помолился вслух: Господи прости мои согрешения вольные и невольные и приими дух мой с миром, – а затем крестообразно, обеими руками благословил своих палачей, промолвив: Господь вас да простит.
Выстрелы слышали в лавре. При этом между иноками затеялся спор: Владыку ли это расстреливали или для расстрела одного человека выстрелов было слишком много? Потом все отправились на покой, и обитель спала спокойно.
Только наутро от пришедших в лавру паломниц (эти женщины сыграли роль жен-мироносиц священномученика Владимира) братия узнала, где лежит изувеченное тело святого страстотерпца.
Медицинское освидетельствование тела святителя выявило картину изуверского убийства: святого Владимира кололи штыками, целясь в лицо, в грудь, в живот; один удар был так силен, что разворотил всю грудную клетку; потом палачи, наслаждаясь зрелищем его страданий, «достреливали» мученика.
На теле не оказалось золотых часов, панагии, были сняты клобучный крест и сапоги – с этим палачи удалились.
Священномученик Владимир был похоронен в Михаило-Архангельском лаврском храме. Когда братия несли тело архипастыря на погребение, революционный сброд кричал: «Вы еще хоронить его будете? В ров его бросить! Мощи из него сделать хотите! Это для мощей вы его забираете!» (И вновь одержимые революционным бесом невольно вещали истину: в 1992 году Архиерейский Собор Русской Православной Церкви прославил священномученика Владимира (Богоявленского), митрополита Киевского, в лике святых. В том же году его честные мощи были обретены и положены в Ближних пещерах Киево-Печерской лавры.)
В годину страшных испытаний, выпавших на долю Русской Церкви XX века, подвиг священномученика Владимира ободрял и вдохновлял верных. Вскоре после его славной кончины Святейший Патриарх Тихон в открытом письме одному из гонимых священнослужителей писал:
С великим прискорбием и тугою слышим мы о невинных страданиях многих сослужителей наших о Христе, епископов, иереев и диаконов, иноков и инокинь, терпящих озлобление от людей развращенного века сего, когда многими забыты страх Божий и благие заповеди Спасителя нашего...
На Русской земле были исповедники и мученики – за любовь к пастве своей, как святитель Филипп, Патриарх Ермоген и другие. В наши смутные дни явил Господь новых страдальцев-архипастырей и пастырей, как святитель Киевский митрополит Владимир (Богоявленский), отец Иоанн Кочуров, отец Петр Скипетров и другие, убиенные и замученные обезумевшими и несчастными сынами родины нашей...
Как вожди воинства при нападении врагов не молят других о поддержке и укреплении, а сами ободряют воинов, подают им пример мужества и не страшатся ран и смерти, так и мы, вожди воинства Христова, не будем впадать в уныние, взывать о защите и помощи, а будем сами укреплять свое стадо и ограждать его от развращения и вечной погибели...
В мае 1918 года Святейший Патриарх Тихон направил Константинопольскому Патриарху Герману V Послание, в котором оповещал о страданиях Церкви Божией в России и просил о поминовении священномученика митрополита Владимира Вселенской Церковью:
Враг человеческого спасения уже давно сеял в русском народе свои плевелы, распаляя в сердцах людей дух зависти и гордыни и прикрывая свои козни чуждыми русскому народу учениями о безблагодатном устроении общественной жизни. Долгое время люди, проникнутые одною земною мудростью, старались над уловлением душ верующего народа. Во главе его стали люди, которые говорят ему, что «несть спасения в Бозе его». Они внушают ему, что он сам господин и владыка себе и что себе самому и своим вожделениям он призван только служить. Широким потоком разлился по Русской земле дух своеволия и любостяжания и как последствие его – всякие злодеяния и братоубийственная брань.
С глубочайшей скорбью возвещаем вашей братской любви, что чистою жертвою воздвигшейся бури пал возлюбленный брат наш во Христе, Высокопреосвященный митрополит Киевский Владимир (Богоявленский). Во время кровавой борьбы, бушевавшей в матери городов русских – древнем и священном Киеве, приснопамятный святитель Владимир извлечен был вооруженными людьми из места своего пребывания во святой Киево-Печерской обители и предан ими насильственной смерти без суда. Велика скорбь Российской Церкви о такой утрате высокого представителя ее священной иерархии. Христианский пример чистого жития убиенного святителя и несокрушимой верности его Христову учению служил для его собратий и для его пасомых в течение многих лет опорой и руководством среди тех соблазнов и трудностей, коими сопровождалась жизнь этой Церкви. Она возносит ныне молитвы к Престолу Вечного Архиерея за того, кто был на земле верным исполнителем Его Божественных заветов о спасении благочестивых чад Российской Церкви. Обращаемся с братской просьбой к Вашему Святейшеству о том, чтобы вчинить имя убиенного святителя Божия в священные диптихи Великой Церкви Константинопольской для молитвенного воспоминания его святого имени в Церкви-Матери и Сестре обуреваемой столькими скорбями Церкви Российской...
Архипастыри и пастыри Русской Церкви страдали от власти большевиков, но те и не скрывали своих богоборческих стремлений. Украинские же раскольники почитали себя людьми верующими и церковными, но именно делом их рук были гонения на святого митрополита Владимира и выдача его на расправу безбожным палачам. От анархистской банды можно было ожидать любых зверств, но вдохновительницей святоубийства, совершенного в Киеве в январе 1918 года, являлась Украинская Церковная Рада.
Убийство святителя Владимира, совершенное при подстрекательстве националистов-автокефалистов, не заставило раскольников одуматься. Список их беззаконий оказался долог и начал пополняться в наши дни.
В июле 1918 года продолжил свою работу Всеукраинский Православный Собор, принявший решение о сохранении единства Украинской Церкви с Церковью Российской. Вскоре Поместный Собор Русской Церкви даровал Церкви Украины широкие права автономного самоуправления.
Однако в декабре 1913 года власть над Украиной получил национальный Союз во главе с С. Петлюрой. Первым «церковным» делом петлюровцев был арест законных православных архипастырей: митрополита Киевского Антония (Храповицкого) и архиепископа Волынского Евлогия (Георгиевского). Затем петлюровская Директория волевым решением объявила Украинскую Церковь не автономной, а автокефальной и создала самочинный «священный синод» под руководством архиепископа Екатеринославского Агапита. Это был вопиющий акт насилия мирской власти над Церковью Божией. (Впоследствии архиепископ Агапит, изгнанный самими же автокефалистами, горько каялся в своей раскольничьей деятельности.) Петлюровская Директория показала всему миру, кто были ее истинные хозяева, отдав по договору от 21 апреля 1920 года украинские земли Галичины, Волыни и часть Подолии папистской Польше.
Когда на смену петлюровцам явились большевики, Ленин приказал включить в состав РСФСР Малороссию под название Украинской Республики, которой Сталин затем придал статус союзной. Революция провоцировала в человеческих сердцах расцвет всех черных чувств, в том числе националистических амбиций. Нужно сказать, что большевики, придерживаясь древнего правила тиранических режимов «разделяй и властвуй», поначалу спекулировали на национальных чувствах народов, однако затем, утвердившись, приступили к всеобщей уравниловке по принципу безбожного интернационализма – и начали казнить, заключать в лагеря или изгонять за рубеж деятелей национальных движений.
Но на первых порах после прихода большевиков украинские раскольники вновь активизировались. В октябре 1921 года они устроили самозванный «всеукраинский церковный собор», в котором не участвовал ни один епископ. Соборище провозгласило «автокефалию». Клирики-раскольники «рукоположили» запрещенного в служении женатого протоиерея Василия Липковского в «митрополиты Киевские»; тот, в свою очередь, «хиротонисал» десяток «посвятивших» его мятежных иереев во «епископский сан». Этот раскол по фамилии своего возглавителя получил название «липковщины». При помощи большевиков, провоцировавших и поддерживавших всякое разделение Церкви, самосвяты-«липковцы» захватили около 1500 православных храмов. (Церковное сознание народа отторгло самосвятов: их «священный синод» самораспустился в 1930 году.)
Деятельность раскольников заставила Святейшего Патриарха Тихона на время упразднить автономию Украинской Церкви и направить на Украину в качестве Патриаршего Экзарха митрополита Михаила (Ермакова). В тяжелейших условиях, в атмосфере большевицкой слежки и травли в печати, несколько раз подвергшись аресту, митрополит Киевский Михаил вел борьбу с самосвятами, обновленцами и другими раскольниками, пытавшимися учинить в Церкви Божией беззаконие.
Обновленческая ересь, замысел которой родился в ЧК, затронула и Украину. Войдя в союз с автокефалистами, украинские обновленцы во главе с епископом Подольским Пименом (Пеговым) провозгласили «вторую автокефалию», тут же «узаконенную» российскими еретиками – знаменитыми доносчиками Введенским, Красницким и прочей компанией.
«Третья автокефалия» была провозглашена в 1924 году епископом Лубенским Феофилом (Булдовским) – этот раскол получил название лубенского, или булдовского. В поддержку «лубенцев» активно выступил бывший Екатеринославский архиепископ Иоанникий (Соколовский) – ярый противник Святейшего Патриарха Тихона и сторонник созданного при помощи большевиков самочинного Временного Высшего Церковного Управления (ВВЦУ), пытавшегося захватить власть над Русской Церковью.
В декабре 1924 года Собор украинских епископов лишил Феофила (Булдовского) всех степеней священства и отлучил от Церкви его и остальных «лубенцев». Однако раскольники продолжали свою деятельность, а затем встретили оккупировавших Украину в годы войны гитлеровцев как «освободителей». После разгрома фашистов верхушка «булдовцев» вместе с ними ушла за границу: от них происходит американская иерархия так называемой Украинской Автокефальной Церкви, которую до 1992 года возглавлял митрополит Мстислав (Скрипник).
Встреча лидера «перестройки» М. С. Горбачева с папой Римским Иоанном Павлом II в 1989 году послужила сигналом к выступлениям украинских униатов, начавших отнимать храмы у православных, изгонять их священников и учинять различные насилия. Папа Иоанн Павел II не преминул ободрить и украинских националистов в Америке. На встрече с ними в 1988 году этот римский первоиерарх, «высокой культурой» которого восхищается весь Запад, не постыдился фальсификации исторических фактов, назвав святого равноапостольного князя Владимира правителем мифической «Украинской державы».
На подмогу униатам в разрушении единства Православной Церкви выступили раскольники. В октябре 1989 года епископ Житомирский Иоанн (Бондарчук) вышел из повиновения Патриархии и заявил о восстановлении «Украинской Автокефальной Православной Церкви». Вскоре новый очаг раскола был разожжен бывшим митрополитом Киевским Филаретом (Денисенко).
При коммунистическом режиме митрополит Филарет (Денисенко) был известен как «ярко-красный архиерей». Усердствуя в угождении советской власти, он, украинец по национальности, в публичных выступлениях именовал автокефалистов «схизматической фашистской организацией». После кончины Святейшего Патриарха Пимена митрополит Филарет уже примерял патриарший омофор, не сомневаясь, что будет избран Первоиерархом, так как являлся кандидатурой коммунистического Совета по делам религий (СДР).
Однако в 1990 году Поместный Собор обретавшей свободу Русской Церкви отказался прислушиваться к рекомендациям СДР и избрал на Патриаршество Святейшего Алексия II. Одержимый бесом честолюбия, митрополит Филарет решил домогаться сана «Патриарха Киевского и всея Руси (Украины)». Он объединился с прежде проклинавшимися им деятелями УАПЦ и учинил свою «Украинскую Православную Церковь – Киевский Патриархат» (УПЦ-КП).
Домогательства Филарета рьяно поддержал бывший коммунистический лидер Л. Кравчук, ставший Президентом Украины. Кравчук объявил Денисенко «церковным представителем движения за независимость Украины и мучеником украинской национальной идеи» (в чем «мученичество», впрочем, непонятно), выделил ему гвардию чернорубашечников и всячески содействовал в захвате храмов и гонениях на духовенство, оставшееся верным церковному единству. Но большинство народа Украины не пошло за противоканоническими группировками: число приходов Московского Патриархата многократно превосходит численность раскольничьих общин, базирующихся в основном в западно-украинских областях, в течение нескольких веков подвергавшихся антирусской пропаганде.
Сейчас Филарет добился-таки сомнительной чести – звания раскольничьего «патриарха», не пожалев для этого своей бессмертной души. В феврале 1997 года Архиерейский Собор Русской Православной Церкви отлучил монаха Филарета (Михаила Антоновича Денисенко) от Церкви Христовой и провозгласил ему анафему перед всем народом.
Нет смысла возражать против национального самоназвания украинец, со времен революции утвердившегося в Киевской Руси. Нелепо не признавать украинского языка, на котором созданы прекрасные произведения культуры. Ныне Украинская Православная Церковь является автономной. Не вызовет нареканий и возможная ее автокефалия, если она будет достигнута в законном церковном порядке. Но страшен национализм, разжигающий в сердцах украинцев ненависть к единокровному русскому народу, заставляющий попирать священные каноны Церкви Христовой, ввергающий души своих фанатиков в вечную погибель.
От затравивших священномученика Владимира (Богоявленского) националистов-раскольников начала XX века до современного расколоучителя Филарета (Денисенко) тянется преступная нить: раздирается нешвенный Хитон Христов – одеяние Его Церкви, сеется смута и соблазн в народе Божием.
Спаситель мира Господь Иисус Христос был распят древнееврейскими националистами – за то, что не захотел спасать народ от римских оккупантов и создавать всемирную иудейскую империю, а звал людей в Вечное Царство не от мира сего. Вселенская Православная Церковь заклеймила поставление национальных интересов выше Правды Христовой как ересь – филетизм. Эта ересь подлежит анафеме, ее приверженцы – отлучению от церковного общения.
Исследователь процессов апостасии (то есть отступления от Христовой истины), архимандрит Константин (Зайцев) утверждает: «Ненависть “самостийников” к России, превосходящую даже ненависть западников-европейцев, невозможно объяснить ни исторически, ни экономически, ни социально. Это ненависть отступников от Православия, ненависть чисто религиозная. Рожденный в латинстве и не знающий Православия может относиться к нему вполне равнодушно, терпимо и даже благожелательно; отступник от Православия – только ненавидит и потому запечатлевается печатью грядущего антихриста. В этом смысле нет разницы между униатами, самосвятами и “автокефалистами” – это духовно родственные явления, имеющие одно антихристово качество».
Священномученик Владимир (Богоявленский), следуя своему архипастырскому долгу, боролся с антихристовым злом во всех его проявлениях: и под маской революционного безбожного «рая на земле», и в облачении лживой нецерковной духовности, и под личиной национализма. В 1918 году протоиерей Иоанн Восторгов, вслед за священномучеником Владимиром сподобившийся мученического венца, вопрошал о тайне его жития. Эта тайна при вдумчивом взгляде на деяния и творения святого митрополита Владимира обретает прозрачность и простоту: святитель-страстотерпец просиял неколебимой верностью заповедям Христовым и Церкви Его, стоянием за истину Божию, любовью к Небесному Отцу и к вверенной ему от Бога пастве.
В годину революционной смуты протоиерей Иоанн Восторгов прозревал высший смысл и непреходящее значение подвига священномученика Владимира: Народ наш совершил грех... А грех требует искупления и покаяния. А для искупления прегрешений народа и для побуждения его к покаянию всегда требуется жертва. А в жертву всегда приносится лучшее, а не худшее...
Смерть митрополита Владимира, как и вся его жизнь, без позы и фразы, не может пройти бесследно...
В Российской Империи в течение Синодального периода, когда Русская Церковь была лишена законного патриаршего возглавления, она выдвигала из своей среды архипастырей, первенствующих по силе духа и христианским добродетелям, – таких, как святитель Филарет (Дроздов), митрополит Московский, или святитель Владимир (Богоявленский), митрополит Киевский. Святой митрополит Владимир был единственным в русской церковной истории иерархом, восходившим на все три величайшие архиерейские кафедры православной России: Московскую, Санкт-Петербургскую и Киевскую. Он носил высочайшее в то время церковное звание Первенствующего члена Святейшего Синода. Церковный историк М. Е. Губонин говорит о нем: «Поистине митрополит Всероссийский – как занимавший все главные митрополичьи престолы». Когда богоборцы воздвигли гонения на Русскую Церковь, святителю Владимиру надлежало стать первым и в ряду добропобедных мучеников за веру Христову, и этот архипастырский долг он выполнил с высочайшей честью и славой.

Возлюбленные о Господе братья и сестры!
Сравнительно близко к нашим дням житие новомученика Русской Церкви святого митрополита Владимира, и уроки его жития драгоценны для нас. Увы! Тогдашняя «злоба дня» во многом остается актуальной и для нашего времени: мы видим бурление партийных страстей и национальных амбиций, видим и увлечение фальшивой духовностью вместо верности родному Православию. И ныне звучит для нас голос священномученика Владимира, который учит нас остерегаться всего этого: Ни для кого не тайна, что мы живем во время не только политической, но и религиозной борьбы... Но печальная действительность показывает, что многие спят, потому что забывают ту веру, в которой родились и крестились, и перестали в ней упражняться.
Еще наглее и изощреннее, чем в начале XX века, сделались ныне соблазны богоборческой мирской «учености», не умолкает пропаганда гнусных пороков, множество людей погрязает в бездуховности. И вновь слышатся нам слова святого митрополита Владимира: Братие христиане! Хорошо просвещение, приятны успехи гражданственности, коими гордится наш век, но страшно становится за русский народ наш, когда видим, как он все глубже и глубже погружается в жизнь чувственную... Наша земля отучнена костями святых, наша история полна великими деяниями угодников Божиих и знамениями благодати Божией. Наша народная сила возникла от святых корней. Дадим ли ложному просвещению и обаятельному влиянию чувственного мира обездушить нас?
Жизнь священномученика Владимира прошла в борьбе со вселенской злобой, но он отнюдь не был каким-то «железным борцом», полыхающим гневом и ненавистью к своим врагам. Нет! Этот смиренный и кроткий воин Христов поднимался на брань с темными силами, движимый великой любовью к людям – к своей пастве, которой грозила погибель духовная. В колыбели русского Православия, в древнем Киеве, святой архипастырь положил душу свою за други своя, чтобы жила святая вера и обретали вечное спасение люди на Русской земле, от края до края просвещенной равноапостольным князем Владимиром, Небесным покровителем митрополита-страстотерпца.
По завету святоотеческому: люби грешников, а ненавидь лишь дела их – святитель Владимир даже последние земные мгновения запечатлел высочайшей христианской любовью: простил своих палачей и молился о них Господу. Ныне, светло празднуя память священномученика и наставника нашего, воспоем же ему со Святою Церковью:
Образ Христова милосердия являя, покров и защищение пастве твоей был еси, святителю отче Владимире, в кротости страдания приемля, безбожных мучителей, благословляя, простил еси. Темже и нам испроси у Христа Бога дух мирен и велию милость. Аминь.

Частица святых мощей священномученика Владимира, митрополита Киевского хранится в храме в честь Преображения Господня с. Пристанное Саратовского района.

Митрополит Омский и Тарский Владимир (Иким)